Ранхильд ждала этого дня очень долго. Она надеялась получить свою метку еще до битвы за Хогвартс, но по словам отца, это было совершенно невозможно, потому что отметина Повелителя есть величайшая честь и ее нужно заслужить, доказав свою лояльность и преданность Темному Лорду. Будучи на грани между жизнью и смертью после решающего сражения, младшая из Эйвери исполнила свой долг и едва ей довелось покинуть госпиталь Святого Мунго, отец с радостью оповестил дочь о том, что ей предстоит получить желаемое. Немногие в ее возрасте удостаивались подобной чести и абсолютное большинство сверстников смотрело на Ранхильд с завистью.
А она?
Эйвери была безумно горда собой и ожидала назначенного дня так же сильно, как своего собственного дня рождения из года в год. Ей было волнительно и даже немного страшно. Но она не умолкала ни на минуту и то и дело рассказывала всем гостям в их доме о том, что вот-вот ее руку украсит то же клеймо, которое уже давно носил ее отец и самый старший ее брат. Поместье в основном посещали те, кто прекрасно понимал значимость момента и все они поздравляли отца семейства и саму Ранхильд, которой до самого дня торжества был прописан постельный режим после выписки из больницы и визиты колдомедиков каждые двое суток.
Лежать в постели Эйвери не желала и регулярно нарушала данные ей рекомендации, оставаясь в своей спальне только тогда, когда к ней приходил Ричард. К счастью для всех, Ричард приходил к ней довольно часто, потому что Министерство Магии после победы Темного Лорда еще находилось в стадии реформации и работать брату было попросту негде. Для младшей из Эйвери дни эти были полны радости, потому что она все еще ощущала эйфорию после победы и она все еще безумно любила Ричарда и моменты, когда он оставался рядом с нею, были самыми важными и самыми приятными. Они говорили обо всем подряд и ни о чем до самой ночи, когда брат либо уходил к себе, либо оставался с нею до самого утра и Ранхильд засыпала под его голос, желая, чтобы это никогда не заканчивалось. Не говорили они только об одном. О предстоящем мероприятии в вечер ближайшей субботы, когда юная Эйвери должна была получить метку.
Девушка знала, что брат будет против. Она знала, что он никогда этого не одобрит. Она понимала, что не может его об этом просить, потому что взгляды их на одни и те же вещи сильно разнились и меньше всего на свете Ранхильд хотела, чтобы это однажды разделило их. Эйвери не желала ссориться с Ричардом и старательно избегала любых попыток вывести ее на беседу о текущей политике, об их семье и о ее месте во всем этом безумии. Да. Ранхильд считала это таким же безумием, каким считал брат, но цельную картину она видела совершенно иначе и в ней не было места сомнениям и отказу следовать за Темным Лордом. Их семья так многое пережила под властью грязнокровок. Неужели теперь они не могут насладиться плодами многолетних трудов и собственных страданий?
Она не понимала брата. Просто не могла его понять и время от времени безумно на него злилась. Злость эта проходила очень быстро и Эйвери вновь тянулась к Ричарду, слушала его речи и успокаивала его тревоги своими прикосновениями и поцелуями, которым не должно было быть увиденными или узнанными кем-то из близких людей.
Ранхильд не стыдилась своих чувств. Брат был для нее не просто членом семьи, он был частью ее самой и своей жизни без него девушка не видела. Была ли это любовь? Для волшебницы это было чем-то большим. Потому что она любила всю свою семью и дорожила каждым из них. Но ее привязанность и отношение к Ричарду находились на совсем другом уровне. Она готова была вонзить нож в сердце каждому из Эйвери, если бы кто-то из них угрожал брату. Они все вместе взятые не значили для нее столько, сколько значил он один. И в этих своих чувствах Ранхильд не видела допустимых моралью границ. Ей было глубоко безразлично, что разрешает, а что запрещает общество или здравый смысл. Не существовало на свете такой силы, которая могла бы разделить ее с братом и указать ей допустимые рамки поведения. Они были едины каждую секунду их жизни и если Эйвери и желала чего-то еще, так это того, чтобы в решающий день брат по крайней мере стоял рядом с нею, когда руку ее украсит Темная Метка, даже если сам Ричард не желал ее принимать.
Но она не могла его об этом просить. Зная, сколько боли и сколько тревог принесет эта просьба брату, Ранхильд молчала и старалась не раскрывать рта относительно близящегося мероприятия в присутствии среднего из сыновей Эйвери. Он не мог разделить с нею ее радость и с этим девушка примирилась. Даже когда Ричард нарочно выводил ее на этот разговор и пытался убедить одуматься, волшебница либо сводила все к шутке, либо мягко переводила тему в другое русло. Она не могла смотреть в глаза брату и жестко ставить его перед неизбежным фактом. Потому что знала, что он тревожится о ней и боится за нее.
Совершенно неудивительным было то, что в назначенный день Ранхильд избегала брата и большую часть дня была занята тем, что послушно пила нужные лекарства с тем, чтобы выстоять положенное время и попросту не потерять сознание, выбирала платье и мантию и клялась себе, что никогда не обнажит руку с клеймом перед Ричардом. Это все, что она могла ему обещать.
Когда Эйвери в составе самой Ранхильд, Эйнара и их отца покинули поместье, среднего из сыновей Чарльза дома не было. Его нарочно отправили по просьбе отца в Министерство еще в обед и он не вернулся до сих пор. Стоило ли говорить, что за подобное положение дел девушка была безумно благодарна понимающему ситуацию отцу?
Церемония казалась, пожалуй, слишком длинной. Ранхильд плохо себя чувствовала, волновалась и то и дело теребила браслет на правой руке. Все происходящее было для нее как в тумане и даже боль, обжегшая левое предплечье, отрезвила едва ли. Темный Лорд, без сомнения, что-то говорил. Своими уродливыми ледяными руками он сжимал хрупкие плечи девушки и Эйвери улыбалась и кивала, хотя больше всего прочего ей сейчас хотелось оказаться подальше от этого места. Видя ее состояние, Чарльз отправил дочь домой тотчас же, как она оказалась рядом с ним в толпе других сторонников Темного Лорда. То был Малфой Мэннор и после были назначены масштабные мероприятия с хорошей музыкой, алкоголем и толпой людей. Ранхильд была рада, что отец и братья задержатся и она сможет побыть одна.
На предплечье неприятным узором скалилась свежая Темная Метка. Эйвери попыталась улыбнуться, но губы все никак не желали подернуться в подобии улыбки и даже усмешки. Натянув на руку ткань платья, девушка аппарировала в поместье и еще на какое-то время замерла в коридоре, силясь справиться со слабостью и тошнотой. Мимо прошел домовой эльф, неся на подносе графин и бокал. В доме ведьма совершенно точно была не одна. А раз Ричард вернулся, значит, следует делать вид, что все в полном порядке.
Ранхильд выдохнула, провела руками по бледному лицу и дала себе короткую передышку перед встречей с братом, когда решила ознакомиться с корреспонденцией, доставленной после обеда. Снова письма из чистокровных домов, находящихся в менее завидном положении. Каждый из них теперь хотел выдать своих дочерей замуж за одного из наследников дома Эйвери, а волшебники всех сортов мечтали жениться на Раннвейг или ее младшей сестре. Отец даже не разбирал эти бумажки, тотчас же бросая их в камин. Ранхильд намеревалась поступить так же и потому без страха перешагнула порог гостиной, тотчас же замечая в противоположном конце брата с бокалом в руках.
- Ричард, - мягко произносит Ранхильд и улыбается, хотя улыбка эта выглядит несколько напряженно вопреки всем стараниям, - Как прошел твой день? - она неторопливо подходит к камину и начинает по одному бросать письма в огонь, - Снова толпа поклонниц моих братьев и их родители предлагают браки с солидным приданым. Какая ирония. Когда это было нужно нам - никто не предлагал, а теперь нет отбоя, - девушка смеется и кидает последние конверты. Она неторопливо подходит к брату и опускается ему на колени, обнимая одной рукой за шею и прикасаясь к уголку его губ, - Я скучала. Давай завтра поедем к Бэтси? Мы давно не виделись и она приглашала нас на обед.

Ранхильд очень редко перечила старшему брату. Она почти никогда не спорила с ним и сейчас смогла бы с большим трудом припомнить их последнюю ссору, потому что у них и ссор-то толком никогда не было. Эйвери всегда могла быть и была уверена в том, что Ричард действует в ее интересах и защищает эти самые интересы даже когда ей кажется, что все совсем иначе. А в период ее подросткового возраста, Ранхильд очень часто казалось, что все иначе и брат из вредности запрещает ей что-то и дает неверные советы. В конечном счете, он всегда оказывался прав, девушка всегда извинялась и они очень быстро забывали прецеденты, потому что быть в разлуке и ссоре для Эйвери было сродни крошечной смерти: она не ощущала себя и живой и целой, если не могла находиться рядом с братом.
Тем тяжелее ей было спорить с ним сейчас, доказывать свою позицию и убеждать Ричарда в том, что не произошло ничего дурного и эта метка не изменит ни саму Ранхильд, ни их взаимоотношения. А что еще могло иметь значение для брата? Разве было что-то более значимое, чем это? Для самой Эйвери – нет. И она не понимала, почему Ричард сердится, почему не примирится молча с ее решением и не примет как данность тот факт, что сестра присягнула на верность тому, кто вытащил их из недостойного фамилии бедственного положения. Сама девушка разумно полагала, что брат может делать свой выбор свободно и не приставала к нему с вопросами о причинах, по которым он не желает принять метку. Это было его личным делом, и Ранхильд готова была принимать брата любым. Почему же он сердился и был так холоден? Почему не хотел понять?
- Это ты мне скажи, кто же я. Ведь со стороны всегда лучше видно, - улыбка на ее губах гаснет. И Эйвери сразу же становится неловко за этот скрытый упрек. За все время, пока она готовилась принять метку, она ни разу не упрекнула брата в его решении остаться в стороне и не принимать в этом участие. То был его выбор, его решение и Ранхильд принимала как должное и отношение Ричарда к отцу, и его нежелание пополнить ряды сторонников Темного Лорда. Она уважала взгляды среднего из сыновей Эйвери и гордилась тем, что брат может отстаивать свое мнение, пусть даже это приводило к конфликтам в семье, к которой Ранхильд была очень и очень привязана. Теперь же упрек слетает с языка неосознанно в ответ на оскорбление, которое попытался нанести Ричард. В привычное время ни одна грубость и колкость не могла сорваться с губ в отношении брата. Теперь же девушка чувствовала себя неловко, вступая в конфликт с братом и выставляла иголки скорее инстинктивно, нежели желая причинить Ричарду боль.
- Почему ты сердишься? – вглядываясь в лицо мужчины, спрашивает Ранхильд, меланхолично поправляя рукав платья, который вновь скрыл метку от глаз брата. Она хочет выстроить конструктивный диалог, услышать мнение Ричарда, узнать его чувства и его эмоции. Потому что в противном случае он так и будет злиться – бесцельно и бессмысленно, в то время как это была просто отметина и более ничего. Она не стоила внимания брата и его тревог.
- Если хочешь знать, то метку получать очень больно. И больше всего прочего я желала бы, чтобы в этот момент ты сжимал мою руку. Но тебя рядом не было. И я не виню тебя за твой выбор и поддерживаю тебя в нем. Почему ты не можешь сделать для меня того же? – мягко, чуть слышно вопрошает Ранхильд, уверенная в том, что брат поймет, он обязательно опомнится и они больше не будут ссориться из-за этой ерунды. Ерунды, потому что год назад это было клеймом, которое свидетельствовало о лояльности тому, кого нельзя было называть и о возможности попасть под удар из-за этого знака. Теперь же, когда Темный Лорд пришел к власти, это не значило ничего и ни к чему не обязывало. Зато открывало двери туда, куда для большинства они были закрыты наглухо.
- Метка это способ проявления лояльности Темному Лорду. Человеку… Волшебнику, который вернул нашей семье все то, что забрали паршивые грязнокровки еще после Первой Магической Войны. Хотя бы за это он заслуживает нашего расположения и верности, разве нет? Наше нынешнее положение я нахожу куда более приятным, чем прежнее. И не вижу ничего дурного в том, чтобы выказать уважение таким образом, - она говорит спокойно, тщательно подбирая каждое слово, чтобы не вызвать раздражения брата. На самом деле Ранхильд куда более радикальных взглядов. Ее семья страдала столько лет из-за того, как поступили с отцом ублюдки из Министерства Магии, она столько времени утешала плачущую мать и плакала сама, прижавшись к груди брата, что теперь отыграться и отомстить стало чрезвычайно важным. Эйвери хотела, чтобы все эти люди переживали то, что пережила она. Она хотела видеть их страдания. Она хотела упиваться ими. Она хотела справедливого возмездия всей душой, и даже если бы ей пришлось ради этого получить с десяток меток – Ранхильд была готова. Но говорить об этом брату не стоило просто потому что подобный подход мог бы разозлить его еще сильнее. Девушка этого не хотела. Она хотела болтать с Ричардом о ерунде и обсуждать, какая из предложенных невест больше прочих подошла бы Рэйнару, а какую выбрал бы Рагнар. И конечно, о том, что средний их сыновей Эйвери не женится ни на одной из них, потому что у него была Ранхильд.
- Ричард, - она выдыхает и чуть хмурится, - Я не хочу, чтобы это становилось причиной для нашего конфликта. Я сделала свой выбор и не прошу тебя последовать за мной. И то, что я отныне – Пожирательница Смерти, а ты – нет, никак не изменит наших отношений и не повлияет на наше будущее. Только не теперь, когда все уже кончено.