Ранхильд не столь уж часто решались вызвать из дома посреди ночи на работу, так что, когда это случилось, она совершенно точно понимала, что ситуация чрезвычайная и то и дело подгоняла прислугу с тем, чтобы ей помогли одеться в наиболее приемлемый с точки зрения проформы наряд, потому что ее утренний туалет еще не успели приготовить. На улице было довольно холодно и завывал ветер, так что поверх темно-синего платья пришлось надеть теплое пальто, обитое черным мехом, что в нынешнем состоянии казалось Ранхильд невыносимым: она не выспалась, у нее кружилась голова и то и дело слипались глаза, так что тяжесть платья казалась чрезмерной, а когда на плечи набросили верхнюю одежду, ей вдруг показалось, что она и вовсе не сможет идти. Впрочем, идти ей и не пришлось: на эту ночь Министерство открыло каминную сеть для всех сотрудников, которым пришел приказ немедленно прибыть в главное ведомство страны, и уже через мгновение Эйвери стояла посреди кабинета Верховного Чародея Визенгамота, распинаясь в приветствиях и взглядом пытаясь найти мистера Уоррингтона, который с недавних пор был ее начальником.
Фигура Ранхильд терялась на фоне высоких статных мужчин и внимание ей уделили лишь от того, что она была дочерью главы отдела по обеспечению магического правопорядка, а с мистером Эйвери никто не хотел даже намека на конфликты. Впрочем, очень скоро короткие приветствия вновь сменились обеспокоенным гулом и девушка выцепила взглядом своего руководителя, который даже в четвертом часу утра выглядел так же хорошо, как и за обедом в среду. Мистер Уоррингтон оживленно обсуждал что-то с коллегами, но едва завидев Ранхильд, тотчас же подозвал ее к себе и всунул в руки какую-то папку, предупредительно сжимая ладонь девушки с тем, чтобы она не вздумала открывать ее прямо здесь.
- Мисс Эйвери, доброй Вам ночи, если можно так выразиться, - губы его подергиваются в слабом подобии улыбки и ведьма старается улыбнуться в ответ, хотя всеобщая встревоженность явно дает понять, что сейчас не до глупых формальностей, - У меня будет для Вас отдельное поручение и я хочу, чтобы Вы выполнили его тихо и незаметно для окружающих. В этой папке – досье на магглорожденного волшебника по фамилии Блэквуд. Я хочу, чтобы Вы немедленно отправились к одному из сотрудников отдела по контролю за реформационными поселениями, - он строчит на огрызке бумажки имя и адрес и вкладывает в ладонь Ранхильд, которая кивает и внимательно ловит каждое слово, - Он должен провести Вас, найти этого выродка и сделать так, чтобы он не дожил до утра. Это – Ваше задание как Пожирательницы Смерти, а не как моей помощницы, так что для всех будет лучше, если Вам это удастся. Сотрудник, чье имя и адрес я записал на листке, разумеется, склонен к тому, чтобы мне помогать, но он еще не в курсе ситуации и Вам предстоит донести до него нужную информацию самостоятельно. Как бы там ни было, к восьми утра Блэквуд должен быть мертв и развеян над Темзой. В противном случае, может пострадать одно весьма влиятельное чистокровное семейство, чья дочь поставила под удар их всех, спутавшись с грязнокровкой. Но нет человека – нет проблемы, не так ли? Впрочем, об этом Вы узнаете на утреннем заседании. Вопросы? – он оглядывается по сторонам, убеждаясь, что их никто не видит и не слышит и внимательно смотрит на Эйвери, зная, что если кто-то и справится, то это будет она. Сама девушка какое-то время переминается с ноги на ногу, понимая, что задание ей не нравится и вся эта ситуация – тоже. Но спросить открыто, какого дементора тут происходит, Ранхильд не решается. К тому же, не подчиниться у нее нет никакого права.
- Я все поняла. Вы можете на меня рассчитывать, мистер Уорингтон. Встретимся на утреннем заседании, - получив короткий кивок в ответ, Эйвери торопливо покидает кабинет и тенью скользит по пустому Министерству, еще долго слушая за спиной крики, ссоры, ругань и попытки прийти к единому знаменателю. С ситуацией она была ознакомлена плохо, но тот факт, что к утру одно из многоуважаемых чистокровных семейств могло оказаться в незавидном положении опалы, был очевидным и Ранхильд пока не могла сказать, что она испытывала по этому поводу.
Оказавшись на улице, Эйвери спешно запахнула на себе полы пальто, чувствуя ледяной ночной воздух на коже. Она опускает руку в карман верхней одежды и достает бумажку, которую  успел начеркать ей Уоррингтон. Малопонятным почерком на пергаменте записано всего несколько слов и Ранхильд вглядывается в них, перечитывая несколько раз и не вполне веря собственным глазам. Потому что перед глазами ее имя, которое она хотела и силилась забыть вот уже много лет. И адрес, который никогда не выйдет у нее из головы, потому что именно там была совершена самая страшная расправа во всей жизни девушки. Расправа справедливая и необходимая ей в тот момент, но так и не покинувшая разум Эйвери даже спустя семь бесконечно долгих лет. Итан Ургхарт. Великобритания, Лондон, 14, Иствей-Авеню, Ургхарт-холл.
Ранхильд приходится приложить значительное количество усилий, чтобы не закричать и не разрыдаться. Она взмахом палочки уничтожает бумажку в соответствии с внутренним регламентом и мечется из стороны в сторону, ощущая как волна ледяного ужаса заставляет трястись. Ей хочется кричать и плакать и желательно в безопасном тепле собственного дома, на плече у отца, а еще лучше – у Ричарда, который не будет столь милосерден, как его сестра и ради ее спокойствия, всадит пару смертельных заклинаний ублюдку. Она даже делает полуповорот с тем, чтобы аппарировать домой и разбудить Ричарда, но потом понимает, что не имеет на это права: не имеет права вечно прятаться за спиной своей семьи и избегать воспоминаний о трагедии, какую ей довелось пережить и какую она переживала в каждый из своих ночных кошмаров. Она уже взрослая и однажды ей придется пересилить себя и посмотреть мерзавцу в глаза даже после всего, что между ними было. Она боялась его. Она его ненавидела. Она помнила каждое из его прикосновений. Она не забыла ни одну рану из тех, что успела получить семь лет назад и гораздо позже, в 1998 в битве за Хогвартс. И она должна была посмотреть ему в глаза и сделать то, что поручил Уоррингтон. Не ради начальника. Ради себя самой.
Эйвери не могла себя пересилить. Это было сравнимо с прыжком с самой высокой скалы, или падением в пропасть. Нужно было сделать всего один шаг и все было бы решено в одночасье. Но чем дольше девушка сидела на крыльце Министерства, трясясь от холода, слез и собственного страха, тем лучше она понимала, что не может себя преодолеть.
Лишь когда главные часы в атриуме пробили четыре раза, возвещая о том, что времени оставалось все меньше, Ранхильд, наконец, стерла с бледного лица следы слез и поднялась на ноги. Она выровняла дыхание и повернулась вокруг своей оси, не смея даже дышать, когда оказалась перед воротами в зловещий Ургхарт-холл, одиноко возвышавшийся на холме. Эйвери отдала бы все за то, чтобы никогда не оказаться с этим местом рядом, но сейчас у нее не было выхода.
Каждый новый шаг давался все тяжелее и лишь часы на тоненьком запястье подгоняли Ранхильд поскорее оказаться перед домом единственного выжившего наследника семейства Ургхартов. Сейчас Эйвери казалось, что ему следовало бы быть мертвым, как и рекомендовал ей когда-то брат. Но Итан был жив. Был жив, дышал и все еще считал ее своей законной женой.
- Миссис Ургхарт, - кряхтит домовой эльф, видя девушку на пороге их дома, за что тут же получает тычок волшебной палочкой прямо в лоб, - Еще раз назовешь меня так и твой хозяин не сможет собрать твое тело для похорон, клянусь Мерлином, - цедит Ранхильд и переступает порог дома. Эльф что-то бормочет себе под нос и проводит девушку в гостиную, на ходу сетуя на то, что господин еще спит и не стоит будить его во внеурочный час. Впрочем, вскоре этот вопрос разрешается, потому что спорить с Эйвери в таком состоянии решится, разве что, безумец, а эльф в крайнем случае слишком стар, но еще не безумен. В отличие от своего хозяина.
Руки трясутся, но Ранхильд удается унять эту дрожь до того как дверь распахнется и на пороге гостиной появится недовольный Итан. Сердце остановится всего на несколько мгновений, а затем забьется с такой силой, что, казалось, проломит грудную клетку.
- Мистер Ургхарт, - холодно произносит Ранхильд, поднимаясь из кресла. Она остро нуждается в том, чтобы отпустить колкость о том, что Итан отмыл-таки гостиную от крови своих родных, но Эйвери припасет это на потом.  Сейчас у них есть дело, - Меня прислал мистер Уоррингтон, судья Визенгамота. Он сказал, что Вы сможете помочь ему в очень важном деле, на которое у нас есть чуть меньше четырех часов. Надеюсь, что утренняя сонливость не помешает Вам исполнить свой долг.

Как обманчиво мнение о том, что время лечит. Как лжива мысль о том, что годы уносят все и стирают весь ужас прожитого из памяти, подобно тому, как волны смывают рисунки на побережье. С момента, как Ранхильд побывала в этом доме, прошло уже бесконечно долгих семь лет. И ни одна секунда этого пребывания не стерлась из памяти девушки, вопреки всем ее стараниям, вопреки стараниям ее брата и всех окружающих людей. Прошедшее время не залечило ее ран и по мере ожидания Эйвери понимала это как нельзя лучше, потому что ей становилось трудно дышать. Потому что воротник пальто начинал казаться петлей на шее. Потому что хотя большую часть времени в поместье она провела абсолютно слепой, каждый сантиметр этой гостиной был ей знаком и до интимного близок. Как если бы въелся под кожу. Как если бы ядом разлился по венам. Как если бы тысячей иголок впился под ногти, заставляя лишь из чувства собственного достоинства сдерживать крики боли и стоны страданий, силившихся сломать хребет.
И хотя Ранхильд убеждала себя в том, что она выше этого и никакое происшествие семилетней давности не способно этого изменить, больше всего на свете она хотела сейчас забиться в тот же угол, в который забилась, когда расправу чинил брат и сидеть там до тех пор, пока Ричард не коснется ее волос и не застегнет на запястье браслет, убеждая, что все уже закончилось и никогда более ничего дурного с ней не случится. То ложь. Случится. И грозилось случиться все то время, что Итан Ургхарт ходил по земле, дышал и смел примерять к ее имени свою фамилию. Фамилию поганого грязнокровки и недостойного ублюдка, которого в иное время Ранхильд могла бы пожалеть, но ныне жалела лишь об одном: что не воткнула нож в его глотку, когда холодную сталь в дрожащую ладонь вложил брат.
И вот он здесь. Стоит перед нею и ведет себя так, будто это не он изнасиловал Эйвери, принудил ее стать его женой, а годами позже попытался убить, будто не его прикосновения семилетней давности ныне вспыхивали на белоснежной коже, сравнимые с самыми жестокими ударами и не его дыхание напоминало о каждой секунде, которую это самое дыхание обжигало шею, въедаясь в плоть. Было ли Ранхильд больно? Нет. Человек не способен испытывать боль так долго. Особенно, когда речь идет о подростке, который не преодолевал боль, а перерастал ее. Эйвери в пятнадцать от того было так больно, что она даже помыслить не могла, что подобное может произойти с нею, что за несколько неосторожных фраз ее могут подвергнуть такому унижению и таким страданиям, что к ней не будут снисходительны и милосердны. С высоты своего нынешнего возраста и сознания, она не испытывала больше боли из-за своих розовых очков – сейчас она прекрасно знала цену и человеческой подлости, и бесчеловечной жестокости. Нечему было болеть.
Она испытывала лютый ужас, инстинктивный, почти животный страх, который требовал от нее немедленно покинуть этот дом и больше никогда здесь не появляться. Ранхильд ощущала себя уязвимой, слабой маленькой девочкой и это не просто коробило ее – это ее убивало. И чем дольше Эйвери находилась здесь, тем больше она понимала, что оно того не стоило. Никакое задание начальства не стоило того, что девушка испытала, услышав собственное имя, слетевшее с губ ублюдка и заставившее ее не только вздрогнуть, но и тотчас же обессилено опуститься в кресло, не в силах противиться приказному тону Ургхарта.
- Нет, - тихо отрезает Ранхильд, опасаясь даже смотреть на Итана. Короткий взгляд и она разглядывает стены, потолок и пол, картины и огонь в камине, но только не самого хозяина поместья. Хотя следовало признать, что эта обстановка причиняла ей ничуть не меньше неудобства, чем сам Ургхарт.
- Нет, - повторяет она, скрещивая руки на груди в жалком защитном жесте.
Нет, она не будет чаю. Нет, она не миссис Ургхарт. Нет, она его не боится. Нет, он не смеет вновь причинять ей страдания. Нет, она – не жертва, а он – не ее палач. Нет. Нет. Нет. И если он попробует причинить ей зло и дотронуться до нее хоть пальцем, Ранхильд сама лично размозжит его голову о мраморный пол и будет тыкать в него кинжалом до тех пор, пока его кровь не смоет ее унижение и ее страхи. От этих мыслей дыхание ее становится тяжелее и Эйвери расстегивает чуть дрожащими пальцами воротник пальто, поднимая взгляд темных глаз на мужчину. Ему нравится причинять ей страдания? А испытывать их самому? Ведь она всегда будет негласным подтверждением того, что из-за его глупой надменности погибла вся семья, а будущие поколения неизменно познают горечь того же унижения, что пережила некогда юная Эйвери. Оно того стоило? Стоило? Ранхильд хочет спросить, но не решается. Вместо этого она кладет папку на стол и пальцами продвигает ее по столу настолько далеко, насколько это было возможно.
- Мне нужно, чтобы Вы нашли мне этого человека в реформационном поселении номер шесть и помогли скрыть следы предстоящего убийства. Этот человек неугоден режиму, Министерству, Темному Лорду и чистокровному семейству. Не уверена насчет того, какому именно, - в этой фразе скользит тонкое напоминание о том, что будь это семейство Эйвери и третьи лица не понадобились бы вовсе. Они всегда сами справляются с теми, кто им неугоден. Если только милосердие пятнадцатилетней девочки не встает на пути.
- Время есть до восьми часов. В восемь тридцать он должен быть на заседании Визенгамота. Разумеется, согласно нашему, - она выделяет это слово, как если бы принадлежность Ранхильд к верховенствующей структуре Министерства, могла защитить ее от Итана, - плану, он не должен дожить до этого заседания. Ему надлежит раствориться как пыли и никогда более не быть ни опознанным, ни узнанным, ни даже упомянутым в некрологах. Это понятно? – сердце отбивает тяжелый ритм. Эйвери хочет постыдно бежать из этого поместья. Бежать, спотыкаться, падать и снова бежать, как бежала от себя все это время и даже теперь. Но Ранхильд не может. И не должна. Потому что рано или поздно всем приходится справляться со своими травмами и встречаться лицом к лицу со страхами. Ее время пришло.
Девушка встает из кресла и проходится из стороны в сторону, давая мужчине время пролистать папку и принять мало-мальски внятное и осознанное решение. Вопрос его к этому решению не имеет ровным счетом никакого отношения и Эйвери поначалу попросту игнорирует его, заведомо понимая, что Итан пытается вывести ее из себя, даже не догадываясь о том, что ее выводит из равновесия даже необходимость дышать с ним одним воздухом. Ответ срывается с губ как-то неожиданно даже для самой Ранхильд:
- Скучала, - улыбка смягчает напряженные черты лица девушки всего на короткое мгновение, - Не за тобой. За твоими унизительными попытками любым способом привлечь к себе мое внимание в надежде на то, что это поможет тебе не чувствовать себя убогим грязнокровкой, который даже после изнасилования и мнимого брака не стоял рядом. Так что? Помогло?